Псковские хроники № 9 (42) 2002
В ДАЛЕКИХ 1842-1844 ГОДАХ
О концертах мы непременным долгом считаем сказать поболее. Юные Гг. Роберт и Александр Вильшау уже известны и очень памятны нам своим прекрасным талантом. Кто не помнит, в какой восторг привели они публику, когда дали у нас первый свой концерт, кажется, 20-го ноября 1842 года. С тех пор они весьма усовершенствовали себя и очень обогатили свой талант. Р. Вильшау в этот раз превзошел все ожидания публики, которая уже знала его как хорошего виртуоза и готовилась услышать усовершенствовавшимся в два года его путешествия, несмотря однакоже на эти ожидания, юный виртуоз превзошел их и привел всех в восхищение, особенно последнею пиесою «Венецианский карнавал». В этой чрезвычайно трудной пиесе он показал необыкновенный, чрезвычайный талант и такую ловкость в пальцах,что мы должны были удивиться.
Восторг, в какой привел нас старший брат, чуть не отвлек от должной справедливости младшему. 14-летний А. Вильшау тоже очень усовершенствовал свое искусство и свой талант, и все слушали его с живейшим участием. Чистота звуков его флейты, следствие хорошей амбушюры, и глубокое вникание в мысль компониста — отличают его игру и мы очень рады и благодарны Гг. Вильшау за их посещение и прекрасный концерт.
ПСКОВ. К полуночи с 25 на 26 марта по освещенным улицам Пскова народ засуетился и спешил в храмы Господние. Экипажи потянулись к зимнему собору, где заутреню и литургию совершал Преосвященный Нафанаил архиепископ Псковский и Лифляндский в присутствии Военного губернатора г. Пскова и Псковского гражданского губернатора, многих военных и гражданских чиновников и при большом стечении народа. На другое утро после обычного поздравления Г. начальника губернии все спешили поздравить знакомых и друзей. Г. начальник губернии в присутствии собравшихся у него лиц украсил медалями за спасение погибавших дворянина Керна, купца Александра Гергенца и крестьянина Якова Комлева и выдал двум крестьянам по тому же случаю Высочайше пожалованные денежные награды. Так не проходит у нас в Пскове почти ни одного торжественного дня, чтобы не были мы свидетелями монаршего внимания к подвигам или заслугам верноподданных Его Величества, и торжественность с которую эти награды объявляются и возлагаются Г-ном начальником губернии, служит поощрением для других. В течение святой недели было несколько вечеров и концертов, а простой народ веселился около качель, устроенных за Сергиевскими воротами.
«Псковские губернские ведомости», 5 апреля 1844 г.
В бывшей кондитерской Диппера, ныне кофейной ресторации, можно к предстоящим праздникам получать всякого рода сюрпризы, для детей елки по заказу, маскарадные костюмы, также лучшие французские конфекты, пирожные всех сортов, и во всякое время кушанье и десерты.
«Псковские губернские ведомости», 27 декабря 1844 г.
Для развлечения вы можете любоваться галереею восковых фигур, которая с прошедшей недели открыта в доме Плюшкина. Мы еще ничего не можем сказать об этом собрании автоматов и восковых фигур, потому что погода до сих пор делала посещение ее невозможным. Говоря о новостях, мы обязанностью считаем упомянуть об одном улучшении в нашей общественной жизни. Хотя у нас в Пскове 3 кондитерских, но если бы кому довелось искать обеда, хоть часа в три пополудни, он нигде не нашел бы его, разве в одном дрянном русском трактире, в который стыдно войти порядочному человеку. Теперь это неудобство устранено. Кондитерская Дипнера получила новое управление и преобразуется в cafe-restaurant. От половины третьего часа до четырех вы там найдете table d»hotes, имеете четыре прекрасных блюда и за этот вкусный обед платите всего 55 коп. серебром. Впрочем, кажется, можно и абонироваться там по месячно и, вероятно, в таком случае платится дешевле. Тоже можно и во всякое другое время обедать там, но тогда нужно заказывать обед особенно и платить по порциям. Если этот cafe-restaurant поддержит репутацию, которую приобрел своими произведениями кондитерского искусства, то молодые люди найдут большое облегчение в неудобствах их холостой жизни, а особенно обязаны будут этому приезжие.
«Псковские губернские ведомости», 27 сентября 1844 г.
ПРОИСШЕСТВИЯ
Опочецкого уезда помещицы Черкесовой крестьянский мальчик Иван Леонов 9-ти лет, 22 прошедшего августа пас в сельце Богородицком свиней, как вдруг из того стада, принадлежащего помещице, выбежал боров, схватил мальчика зубами за ногу, и повалив на землю прорвал клыками живот так, что внутренность вышла из него и Леонов через два часа умер. По распоряжению земской полиции боров был убит и зарыт глубоко в землю. Об этом происшествии по приказанию г. военного губернатора г. Пскова и Псковского гражданского губернатора доводится до всеобщего сведения в предостережение подобного случая, который должен служить доказательством, как опасно заставлять пасти стадо одному малолетнему и бессильному мальчику без помощи взрослого человека.
«Псковские губернские ведомости», 23 сентября 1842 г.
Предоставила Е. Киселева, Псковская областная научная библиотека.
Среди дворян Порховского уезда часто встречаются личности, много значимые для России. Именно таким был Василий Евдокимович Ададуров (15.03.1709 -5.11.1780). Ученый и государственный деятель, учился в гимназии и в университете при Академии наук, в 1733 г. стал первым ее адъюнктом из русских по высшей математике. Известен также как переводчик и преподаватель русского языка — среди его учеников была и будущая императрица Екатерина II, в царствование которой занимал высокие посты в государственном управлении: тайный советник, сенатор, куратор Московского университета. Будучи адъюнктом Академии наук сочинил «Правила российской орфографии» и перевел на российский язык немало «весьма изрядных и полезных книг».
В Псковском архиве хранится дело о принятии в опеку его малолетнего сына Василия. «По кончине действительного тайного советника, сенатора и кавалера В.Е.Ададурова без всякого завещания назначить опекунов: действительного статского советника Владимира Елагина и надворного советника Ханыкова над особою малолетнего Василия Ададурова так и над движимым и недвижимым имением, дать надлежащее наставление, составить опись оставшемуся в Санкт-Петербурге каменному дому с разными мебелями, экипажем и прочему».
Наставления Василий Васильевич Ададуров получил, по-видимому, добрые, так как был патриотом и защитником своей страны. Родился он в 1765 г. В 1781 г. поступил в лейб-гвардии Преображенский полк подпрапорщиком, 1.01.1783 г. получил чин прапорщика. Участвовал в войне со шведами в 1788-1790 гг., находясь на гребной флотилии в Финском заливе. В это время в клировых ведомостях за 1790 г. священник дновской церкви Архистратига Михаила, построенной в 1852 г., горестно добавляет, что не получил денег 10 рублей и хлеба 20 четвертей от помещика Василия Васильевича Ададурова. Приход церкви на этот год составлял 98 дворов, 445 мужчин и 457 женщин. 9.09.1798 г. произведен в полковники, а 1799 г. — в генерал-майоры с назначением шефом Новобаденского мушкетерского полка, но уже 16.02.1800 г. уволен Павлом I в отставку. В 1807 г. принимал участие в формировании Петербургского земского войска, был назначен начальником дружины земского войска Лугского уезда и участвовал в походе к западной границе Российской империи, где дружина несла сторожевую службу в Литве.
В 1812 г. вступил в Петербургское ополчение и назначен начальником 2-й дружины. Сражался с французами под Полоцком и Чашниками. В 1813г. находился при осаде Данцига, командуя 1-й дивизией Петербургского ополчения, а после ранения начальника ополчения А. А. Бибикова в мае 1813 г.командовал всем ополчением. За отличие при сражении вылазки 4.08.1813 г. награжден золотой шпагой с алмазами. Кавалер ордена Св. Анны 1-й степени, Св. Владимира 3-й степени, Мальтийского. 12.06.1815 г. вышел в отставку, поселился в Петербурге, где и скончался 28.04.1845 г. на 80-м году жизни и был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.
В память войны 1812 г. в своем имении Дно поставил на свои средства 3-купольную каменную церковь в честь Архистратига Михаила в 1821 г.
Теперь осталось только сделать описание его порховскому имению, так как Дно входило в состав Порховского уезда. В 1799 г. у него в с.Дно Ильменского погоста 1 господский двор, в котором 11 мужчин и 12 женщин дворовых людей. В 1808 г. там же число дворовых увеличилось: 15 мужчин и 20 женщин. Кроме этого крестьянские дворы были в деревнях Чертены, Лядины, Скугры, Щильско, Раменье, Бессолово, Валуи, Любонег, Лукома, Должицы, Старое Село, Залисье Смолинского погоста; Селище, Юшково, Долгуши, Березово Вольского погоста; села Березки, деревнях Росстани, Заполянья, Шорохово Березского погоста; в усадище Вагостищи, деревнях Качурицы, Детково Ясенского погоста; села Сырковичи, сельца Погорелое, деревнях Скле-во, Заполье, Острая Лука, Киково Яссовского погоста. 2.06.1819 г. внесен в 6 часть родословной книги Псковской губернии. В 1835 г. в Порховском уезде за ним числится 2135 душ крестьян, в Новоржевском — 921, в Опочецком — 564, в Великолукском — 342, в Псковском — 35. Всего: 4514 душ крестьян. После его смерти владельцем Дно стал Ноинский Адам Иванович.
Л. В.ВАСИЛЬЕВА
В неразобранном пока архиве Ольги Константиновны Аршакуни в музее-квартире Ю. П. Спегальского наше внимание привлекло громадное количество писем 1954 — 68 гг. и рукопись, тоже в письмах, «Жизнь и страдания псковского живописца Алексея» (Автобиографические заметки)», автор которых Алексей Алексеевич Ивановский (1894 -1969 гг.). Адресованы они О. К. Аршакуни. Кто же он — этот пскович, оставивший такое богатое рукописное наследие.
В фондах музея хранятся более 10 его живописных работ послевоенного времени, в древлехранилище — фотографии и документы, в том числе «Автобиография» Ивановского 1945 г.
Итак, что мы знаем об Ивановском?
Он родился в городе Опочке 10 февраля 1894 г. (а не в Пскове, как указано в «Каталоге») в семье уездного землемера, но уже в 1895 г. семья оказалась в Пскове, где отец получил работу. С 1905 по 1911 гг. учился в реальном училище, из которого ушел, не закончив. В 1913 г. поступил в художественно-промышленную школу на керамическое отделение, а через год перевелся на мозаичное и в 1918 г. был «удостоен звания ученого рисовальщика». Еще учась в школе, выступал в цирке борцом, клоуном, после окончания школы работал в театре художником, актером, режиссером. С 1917 г. начинается педагогическая работа, которая продолжалась до середины 60-х гг. с перерывом на военные годы, когда он был в эвакуации и в армии. С 1922 г. участвовал в выставках «Творческого объединения псковских художников», дружил с И. Н. Ларионовым. После войны знакомится с Ю. П. Спегальским и О. К. Аршакуни, которая становится для него близким другом, о чем и говорят сотни писем и «Автобиографические заметки», написанные по ее просьбе и исключительно для нее.
О. К. Аршакуни в своей книге «Предчувствие» напишет следующее: «Я не помню, когда и как Юрий Павлович познакомил меня с Алексеем Алексеевичем Ивановским. Так бывает: проходишь мимо скромного человека и только позднее начинаешь понимать его внутреннюю красоту… Алексей Алексеевич был уже пожилым человеком. Глаза его за стеклами очков смотрели внимательно, задумчиво и немного иронично. Мне нравилось бывать в квартире Ивановских. Незатейливое убранство единственной комнаты подчеркивало размеренный ритм жизни хозяина. В живописных этюдах, развешанных по стенам, присутствовал истинный вкус. Впоследствии переписка с ним многие годы питала нас душевно».
И наконец, характеристика себя, данная нашим героем в письме от 9.04.1961 г. О. К. Аршакуни; «Ольга Константиновна, как мне Вас уверить в том, что я очень скромного мнения о себе как о художнике. Я не художник. За свое искусство я не согласен на костер. Работал исключительно либо для заработка, либо для удовольствия, а не для мук. Мой девиз: используя свое кратковременное пребывание на земле, хорошенько познакомиться с разнообразием жизни. Посмотреть и испытать как можно больше. Отчасти это мне удалось. Я был танцором, борцом, клоуном, актером, режиссером, носильщиком, политработником, художником-декоратором, драматургом и т. д. Жаль, не удалось побывать женщиной…»
Обо всем этом он по просьбе Ольги Константиновны и вспоминает в «Автобиографических заметках» и, поскольку действие происходит в 10 — 20-х гг. прошлого века и место действия -Псков, нам кажется, что эти «Заметки» интересны будут и сегодняшнему псковичу, небезразличному к истории, культуре, быту родного города.
А. А. Ивановский рассказывает о художественно-промышленной школе как ее ученик, о событиях первой мировой войны, февральской и октябрьской революций в Пскове как очевидец, о псковском театре и цирке как работник этих заведений. Очевидностью и ценны воспоминания Ивановского. Писались они с июня 1966 г. по февраль 1968 г. и отсылались О. К. Аршакуни в сопровождении писем.
«На старости я сызнова живу, минувшее проходит предо мною. Я все это вижу, вижу освещенную сцену, слышу далекие голоса давно уснувших друзей». И это звучит весьма серьезно.
В данной публикации мы предлагаем фрагмент «Заметок» А. А. Ивановского о художественной школе имени К. Ф. Фан-дер-Флита.
М.КУЗЬМЕНКО
Художественная школа
Осенью 1913 г. в Пскове открылась художественно-промышленная школа имени К. Ф. Фан-дер-Флита М. Т. и П. На фасаде школы была сделана рельефная надпись такого содержания, а над надписью парили две грации работы скульптора П. Спегальского, и в руках держали два лавровых венка.
Приехавший директор Н. Ф. Роот вызвал подрядчика и приказал немедленно убрать этих баб. Подрядчик пытался ему пояснить, что это минфы и помещены по желанию городского головы купца Агапова. Директор ответил, что это не минфы, а две лахудры и чтоб завтра же их не было. Минф соскоблили, место забелили, но их контуры еще много лет проглядывали сквозь побелку.
В школе было три отделения: керамическое, мозаичное и художественной обработки стекла. Обучение на каждом отделении — 5 лет. Я поступил сначала на керамическое, а через год перешел на мозаичное, все-таки ближе к настоящей живописи.
Школа была прекрасно оборудована. Уютная, чистая, красивая, заниматься в ней было очень интересно, особенно после реального училища с его казенной затхлой атмосферой, с допотопными педагогами. Занятия начинались в 8 часов утра и заканчивались в 7 часов вечера. А мы иногда оставались в школе до 10 часов. Работали самостоятельно или читали книги по искусству…
Всего было принято 65 человек. После первого семестра остались 35 человек, а на второй курс перешли 25 человек.
Занятия в школе проходили так: с 8 до 10 часов шли общеобразовательные предметы, затем специальные, с 12 до 2 — перерыв на обед. С 2 часов до 4 — работа в мастерских. С 4 до 5 — перерыв. В это время мы ходили в пивную играть на бильярде. С 5 до 7 — рисование.
В эти часы школа оживала, наполнялась шумом и множеством голосов. Дело в том, что кроме учеников школы приходили на занятия рисованием все записавшиеся в рисовальные классы. Надо было внести в канцелярию 3 рубля и ходи рисуй. Преподаватели обслуживали всех присутствующих одинаково. Публика рисовальных классов была разная: и чиновники, и приказчики, один псаломщик, но больше всего, конечно, было женщин. Тут были и дочери генералов, дочери купцов, жены чиновников, словом, интеллигенция всех мастей. Держались группами. Интеллигенция не общалась,с нами, с пролетариатом. Потом в школе еще была студия, дневная, — «Гарем». Там собирались семьи знатные, и под руководством директора — только директора — занимались живописью…
Мозаичным отделением заведовал А. И. Таран по прозвищу Брат бледнолицый. Это был человек лет 28 с одутловатым лицом, оловянными глазами и лысиной во всю голову. Мы очень удивлялись, где он достал в свои молодые сравнительно годы такую лысину. Был он человек анемичный, говорил мало, тихим вялым голосом. Он преподавал рисование, живопись и читал лекции по истории искусств. На лекцию он приходил с Вёрманом под мышкой, садился за столик, открывали Вёрмана («и с трудом, от слова к слову пальчиком водя, по печатному читает мужикам дитя», Некрасов). Диктовал нам Вёрмана, а мы записывали. Если нужно было показать какой-нибудь античный памятник, он вставал и носил Вёрмана по рядам столов. Просто и хорошо. И это в то время, когда библиотека школы ломилась от всяких увражей, таблиц в метр величиной с прекрасными изображениями памятников античной старины.
Если бы я в педучилище так читал лекции по истории искусств, меня бы выгнали на другой же день.
Керамическим отделением руководил Гагенмейстер, по прозвищу Володька. Это был человек лет 27, блондин с пышной шевелюрой, маленькими усиками и бородкой в виде плоской кисточки, на шее он носил пышный бант a’la Ларионов. Вообще же он очень был похож на Рембрандта. Он, кроме своей специальности, должен был читать историю орнамента. Как человек отчаянный, он решил читать настоящие лекции. И вот, придя в аудиторию, он смело поднялся на кафедру и начал так: «Итальянский поэт эпохи Позднего Возрождения — Торквато Тассо определил искусство так: «Вперед стремится, за собой влечет»… И пошел, и пошел, и пошел…
Мы сразу узнали, что он излагает своими словами вступление к книжке Вёрмана. Володька говорил красиво, с упоением, сам себя слушал и наслаждался своим красноречием. Так продолжалось минут двадцать. Потом он неожиданно сделал большие глаза и замолк. Пауза продолжалась довольно долго. Он что-то вспоминал, но память отказала. На наших глазах тонул человек, а мы не имели возможности ему чем-нибудь помочь. Это бывает с начинающими лекторами. Материал, рассчитанный на 2 часа, они умудряются изложить в течение 20 минут. Так случилось и на этот раз. Наконец Володька нашел выход и убежал из аудитории. Вернулся он с кипой книжек и каких-то таблиц в руках. Сияющий и довольный.
Таблички и книжки он раздал нам и велел срисовывать напечатанные в них стенные орнаменты. Он заведовал библиотекой. Больше он не пытался читать лекций. Нам надоело срисовывать орнаменты, и мы быстро приспособились переводить их через прозрачную бумагу. Володька деликатно делал вид, что ничего не замечает.
Кроме этих педагогов были и очень хорошие. Так, законоведение читал блестящий лектор Семенов, скульптуру преподавала очаровательная Брускетти, литературу читала жена поэта Саши Черного, женщина-профессор М. И. Иванова, композицию преподавал архитектор Антонов, а перспективу и теорию теней инженер, прекрасный пианист Герц и др…
Когда началась первая мировая война, с занятий рисовальных классов исчезли все мужчины. Многие женщины и девушки ушли в сестры милосердия. (Ученики школы освобождались от воинской повинности до окончания школы).
Итак, война шла своим чередом, а мы все учились и учились. Каждое лето ездили в командировки, то в Киев, то в Новгород, то по старинным городам, по матушке Волге. За год до окончания школы вызвал нас с Витькой (двоюродный брат Ивановского — М. К.) директор и спросил, куда бы мы хотели поехать по окончании школы: в Египет, Ассирию и Вавилонию или во Францию и Италию. Мы рассудили так, что во Францию и Италию мы рано или поздно, но попадем, а вот в Египет — это потруднее и выбрали его. Но все оказалось лишь мечтами. Война не кончалась, а тянулась нудно, равнодушно. Потом революция февральская, затем октябрьская. Потом приближение немцев к Пскову и, наконец, оккупация Пскова. Вот во время оккупации мы и окончили школу. Получили аттестаты. В моем аттестате значилось, что я имел только отличные оценки во время ученья и при переводных и выпускных экзаменах, за что и удостоен звания «Ученого рисовальщика»…
Примечания
1. М. Т. и П. — Министерство торговли и промышленности. 2. П. Спегальский — Павел Константинович Спегальский (1870 -1918), мастер по декоративной лепке, отец Ю. П. Спегальского. 3. Минфы — нужно нимфы. 4. А. И. Таран — преподаватель художественно-промышленной школы. 5. Вёрман Карл (1844 — ?) — историк искусства, директор Дрезденской галереи, автор ряда книг по живописи, в том числе «История всех времен и народов», 6. Увраж — роскошно, богато иллюстрированное художественное издание большого формата, часто состоящее из гравюр. 7 — 9 В. Н. Гагенмейстер, А. Я. Брускетти-Митрохина, М. И. Иванов, С. К. Антонов — преподаватели школы (смотри о них: Н. И. Салтан. Псковская художественно-промышленная школа. Преподаватели и ученики. // В кн.: Древности Пскова. Археология. История. Архитектура. Псков, 1999 г. — с. 276 — 296).
«Родиться русским слишком мало. Им надо быть, им надо стать…»
Игорь Северянин
Многим псковичам, интересующимся прошлым древнего Пскова, известен «дом Гессе» на Октябрьском проспекте (Сергиевская ул., 12) — первое жилое четырехэтажное здание в губернском центре. Построено оно было псковским архитектором П. Ф. Нестурхом по заказу состоятельного страхового агента, почетного гражданина города Августа Робертовича Гессе. Строительство дома было закончено в 1896 г., а за семь лет до этого, то есть в 1889 г., у А. Р. Гессе родился сын — Александр, будущий офицер, педагог, деятель русского культурно-просветительного движения в Печорском крае.
Учился Александр Гессе в Сергиевском реальном училище, затем на математическом факультете Московского университета, по окончании которого в 1913 г. преподавал математику в одном из учебных заведений Санкт-Петербурга. Осенью 1914 г., в связи с началом первой мировой войны, он был мобилизован в действующую армию. Нам неизвестно, где и в каких войсках служил А. А. Гессе, однако, как следует из его следственного дела, в 1916 году ему был присвоен офицерский чин подпоручика. После демобилизации из армии, Гессе возвращается в Псков, учительствует. Во время оккупации города германскими войсками служил переводчиком в Псковском городском управлении. Судя по всему, революционные события его не захватили, и потому он стоял в стороне от партий и общественных движений, если не считать посещение им собраний эсеров в течение 3-4 месяцев в 1917 г. и чтения кое-какой эсеровской литературы.
С приходом Красной Армии в Псков в ноябре 1918 г. А. Гессе как офицера старой армии берут на военный учет по 7 категории (кстати, в эту же категорию попал и прапорщик Н. Н. Колиберский, будущий учитель). Положение офицеров, находившихся на учете у большевиков, нельзя было назвать завидным. Каждый месяц они были обязаны отмечаться в военкомате, заполнять многочисленные анкеты, содержащие различного рода вопросы, в том числе и такие: отношение к советской власти, к марксизму, к политике большевиков и т.п. К тому же свобода передвижения для бывших офицеров была строго ограничена, и понятно, что с новым приходом белых частей в Псков в мае 1919 г. многие из них, ранее колебавшиеся, пошли добровольно служить в Северо-Западную армию. В числе их был и Александр Гессе.
Служил А. А. Гессе в белой армии в чине подпоручика командиром роты разведчиков артиллерийского дивизиона Гдовского полка 1-й пехотной дивизии. Не сохранилось свидетельств, в каких боях он участвовал, однако известно, что вначале он был направлен под Ямбург, затем под Лугу, а после того, как этот город был взят частями Юденича, оказался в Гдове. Там Гессе заболел (у него были слабые легкие), и осенью 1919 г. был вывезен вместе с отступавшими белыми войсками через Нарву в Эстонию.
Жизнь у бывших северозападников в Эстонии в начале 20-х гг. в складывалась очень трудно. Одни устраивались на самые тяжелые работы — в сланцевые шахты, на лесоповал, чтобы только прокормить себя, другие уезжали в Польшу для участия в польско-советской военной кампании. Оправившемуся от болезни А. А. Гессе повезло: благодаря помощи его однокашника по реальному училищу, тоже бывшего северозападника, Георгия Свидзинского, работавшего в Печорах ветеринарным врачом, ему нашлось место учителя математики в Печорской русской гимназии.
В архиве дочери А. А. Гессе, Ирины Александровны, хранятся фотографии, помеченные осенью 1920-го г. На них Александр Августович, еще в военном френче, но без знаков отличия, сидит в компании таких же молодых как он учителей гимназии. Открытые лица, непринужденные позы, доверчиво обращенные в объектив взоры, в которых читается надежда на то, что все самое тяжелое осталось в прошлом, а впереди — долгая жизнь, любимая работа. Так начиналась для Гессе учительская стезя в Печорском крае, длившаяся двадцать лет — до дня его ареста в июле 1940 года.
Каким был учителем Александр Августович? Сегодня в живых остались лишь единицы, которые учились у него и помнят об этом. «Очень добрый, истинно русский интеллигентный человек, — рассказывает о нем старейший печерянин Николай Павлович Златинский. — Таких учителей сегодня уже нет». А вот как писал в 80-х годах о своем бывшем учителе Петр Алексеевич Дятлов, сам педагог с большим стажем: «Вряд ли я обладал какими-то математическими способностями, но уроки Александра Августовича всегда были для меня праздником… У нас много было хороших учителей, но Гессе многим особенно нравился. Да и человек он был простой, скромный, доброжелательный, всегда готовый помочь другим. Я счастлив и горд, что мне довелось учиться у такого учителя». (Из письма П. А. Дятлова в прокуратуру Псковской области в связи с реабилитацией А. А. Гессе).
Будучи человеком широкой культуры, не чуждым музыкальных способностей (он прекрасно играл на рояле произведения Шопена, Скрябина, Листа), Александр Августович принимал деятельное участие в культурной жизни Печор, был членом Русского культурно-просветительного общества, помогал устраивать концерты и спектакли для населения, охотно читал лекции. Предметом постоянной и, видимо, приятной заботы для него было помогать в работе библиотеки общества.
Не стоял он в стороне и от общественно-политической деятельности. Когда в начале тридцатых годов в Печорском крае развернулась предвыборная кампания по выдвижению представителей русского населения в Рийгикоогу (эстонский парламент), А. А. Гессе стал деятельным ее участником.
В конце 30-х гг. Александр Августович стал отходить от общественной работы, вышел из культурно-просветительного общества. Видимо, этого требовала обстановка в семье, да и сказывалась болезнь легких, от которой он лечился в 1939 г. на одном из курортов южной Эстонии.
С приходом Красной Армии в Эстонию летом 1940 г., еще до официального вступления республики в состав СССР, в Печорском уезде начались аресты. Брали прежде всего тех, кто в свое время участвовал в Белом движении. За А. А. Гессе чекисты пришли 20 июля. В предъявленном ему после ареста обвинении было сказано: «Являясь врагом СССР, не признавал коммунистической системы, стремился к свержению ее и вел враждебную деятельность, направленную против Союза ССР».
Начались долгие месяцы тюремных испытаний. Сначала допрос в Печорах, затем — в Таллине, наконец — в Ленинграде -тернистый путь, которым прошли многие печеряне, арестованные в том году. Конечно, следователи понимали,что на одном только факте участия Гессе в Белом движении, обвинения не построишь: с 1937 г. не только рядовые, но и офицеры белой армии подлежали реабилитации. Пришлось им обстоятельно выяснять, что говорил и как себя вел их подследственный в течение целых двадцати лет жизни при буржуазном строе.
Выяснилось, что Александр Августович отрицательно высказывался по поводу экономической политики СССР, с неодобрением оценивал жизненный уровень советских людей.
Наиболее серьезные обвинения в отношении А. А. Гессе были построены на его участии в делах Печорского культурно-просветительного общества, которое без каких-либо оснований было определено следователями, как «контрреволюционное» и «антисоветское». По мнению НКВД контрреволюционность этой организации заключалась в том, что, как значилось в протоколе допроса, ее идеей была «поддержка национального сознания в русском населении» Печорского края, а это «вредило развитию классовой борьбы». Поскольку в обществе ставились пьесы в основном дореволюционных авторов и лишь в самое последнее время — советских, значит «проводилась идея, что только старые вещи хороши, а от СССР нельзя ожидать никаких художественных ценностей». Из того факта, что Гессе, работая в библиотеке, отбирал для чтения прежде всего книги русских классиков, делался вывод, что он «наносил вред советской власти и тормозил ее приход в Эстонию».
Все это походило на театр абсурда. Но для Гессе это была первая встреча с советской властью, если не считать печального опыта гражданской войны. И будучи человеком глубоко порядочным, он принимал следствие, как оно есть и все время пытался убедить чекистов в великой пользе культурно-просветительного движения для русского населения. В своей речи на заседании суда, который состоялся по его делу 31 октября 1940 г. в Ленинграде, Александр Августович проявил истинное красноречие, объясняя судьям, с каким трудом приходилось отстаивать русский язык от притеснений эстонской власти, сколько усилий требовалось, чтобы сохранить самобытность культуры Печорского края. Тщетно! Решение суда было предрешено. Приговор его гласил: «по совокупности статей 58-4 и 58-11 УК РСФСР А. А. Гессе приговаривается к высшей мере наказания». Верховный суд РСФСР и Президиум Верховного суда, куда были направлены Гессе две кассационные жалобы, оставили приговор в силе. 25 марта 1941 г., спустя десять месяцев после ареста, А. А. Гессе был расстрелян.
Немалые испытания выпали и на его семью — жену и двоих детей. Накануне войны они были сосланы в Томскую область, в Высюганье, и вернулись оттуда только в начале 50-х гг. В 1962 г. Мария Васильевна Гессе обратилась в псковскую прокуратуру с просьбой реабилитировать мужа, но в ответ получила бумагу, гласящую о том, что «вина осужденного А. А. Гессе с достаточной полнотой подтверждается материалами дела».
Только в феврале 1989 г., благодаря ходатайству одного из учеников Гессе — Петра Алексеевича Дятлова, дело было вновь пересмотрено и сделано заключение о полной невиновности А. А. Гессе. Примечательно, что в ходе нового рассмотрения этого дела настолько очевидной стала необъективность и предвзятость следствия,что прокуратура вынуждена была сделать запрос в Ленинград о бывших работниках УКВД по Ленинградской области, которые вели дело А. Гессе. В ответе на этот запрос сообщалось, что еще в 1944 г.поступала жалоба на извращенные методы следователя Хвоща и необъективное ведение следствия Мусатовым. Нетрудно предположить, что эти два мерзавца в погонах действовали подобным образом и в отношении Александра Августовича Гессе, вся вина которого была только в том, что он до конца оставался честным русским человеком.
По материалам архива УФСБ по Псковской области Олег КАЛКИН
История деревни Устье насчитывает не менее шести столетий. Она находится при впадении реки Каменки в реку Великую, .откуда лучше всего просматриваются просторы последней. Несколько километров северо-западнее р. Великая имеет много разветвлений, и контролировать выход из Псковского озера в данном месте неудобно. А Устье, находящееся в створе реки Великой, является прекрасным наблюдательным пунктом и маяком как на подступах к городу, так и со стороны озера. На протяжении многих веков торговые и военные пути псковичей, а также их противников в Чудское озеро и из него проходили мимо Устья.
Первое упоминание в Псковской летописи об Устье относится к 1473 г., и связано оно с важным государственным событием. В 1473 г. через Устье проезжала и даже ночевала одну ночь последняя наследница византийских императоров Софья Палеолог, будущая жена Ивана III, которая привезла герб Московскому государству — двуглавого орла, впоследствии ставший российским.
Двумя годами ранее этого события упоминается в летописи церковь Николы Чудотворца в Устье в связи с приходом чужеземцев. «И церковь Святого Николы сожгли велми преудивительну и чудную такове не было во всей Псковской волости.» Церковь Николы Чудотворца имела важное значение: она расположена таким образом, что ее купол служил маяком, когда струги выходили в озеро.
После тяжелой Ливонской войны, Смутного времени оборонительная способность Пскова несколько ослабла. И, как сообщает летопись, 11 августа 1616 г. подошли шведы и поставили городок «у Николы Чудотворца в Устьях над Великой рекой». Шведы точно выбрали место дислокации своих войск, устроив таким образом транспортную блокаду Пскову.
В 1677 г. Устье функционирует как застава и с этого времени становится постоянным охранным пунктом. «Да на заставе Николы Чудотворца Великой реки ото Пскова в десяти верстах заставной глава изо Пскова Ульян Харламов, а с ним псковские стрельцы переменяясь по 10 человек в неделю». Застава служила защитой не только от внешних посягательств врагов, выраженных в прямой интервенции, но и как карантинная — от моровых поветрий. Кроме этого застава выступала как таможенный пункт. «Из того числа из отставных дворян по указу Великого государя по грамотам из разряда Новгородского приказов поставлены на заставе от немецкого и литовского рубежей и от морового поветрия… во Псковском уезде в Завелицкой засаде Прокофий Григорьев сын Рокотов…» Такая система просуществовала довольно долго и особенно хорошо действовала в годы Северной войны.
У данной деревни была и мирная жизнь. Воды вблизи Устья были богаты рыбой. «В Никольской же губе в Устьях рыбная ловля церковная Николы Чудотворца, что в Устьях под погостом, а рыбу ловят на Великой реке неводом церковные ловцы, а невод тянут к Никольской губе». Однако рыбу ловили не только ловцы местной церкви, но в Устье была рыбная ловля Снятогорского монастыря, церквей Фрола и Лавра над Великой с Промежиц, Никиты Святого с Поля, Василия святого с Болота, Иакима и Анны с Полонища. В документах конца XVI в. отмечается, что «Устье и Качаново за Левонтием Александровичем Окуневым и его сыном Прокофием. А за Снятогорским монастырем полдеревни Листовцы».
В 1671 г. при царе Алексее Михайловиче Романове, земли в Псковском уезде Завелицкой засаде в Каменской губе в Устинской половине, в том числе и Устье, были отданы за верную службу царю Ивану Тихоновичу Назимову — представителю одной из ветвей рода Назимовых, из которой вышли герой Отечественной войны 1812 г. Е. Н. Назимов, декабрист М. А. Назимов, адмиралы и кругосветные мореплаватели Н. Н., К. Н., П. Н. и Н. Н. Назимовы. В XVIII и XIX вв. Устье — центр Никола-Устинской губы, владеет им потомок И. Т. Назимова инженер-генерал — майор Владимир Иванович Назимов, а затем его дети. Надгробия, сохранившиеся на кладбище Никольской церкви в Устье подтверждают то, что в Устье жили потомки В. И. Назимова и его брата А. И. Назимова.
Соседями Назимовых были жившие рядом в деревне Щиглицы семейство Пальчиковых. Но о Щиглицах и его владельцах следующий рассказ.
Л. МАКЕЕНКО, зав. историческим отделом Псковского музея-заповедника
Газетные страницы пестрят статьями о лесных пожарах, которые то призывают: «Защитим лес от пожаров», «Не шутите с огнем в лесу», «Не ходите, люди, в лес», то констатируют факт: «Загорелись леса», «И вновь горят леса», «Горим, братцы, горим», а то и «Лес просит о помощи», «… и просит лес защиты».
Помощь приходит. Но от кого? От пожарных, спасателей, военных, работников лесхоза — пишут газеты, а где жители близлежащих населенных пунктов, те, кто непосредственно пользуется дарами леса? Или это досадное упущение наших журналистов?
Как человек, интересующийся историей пожарного дела, я решила заглянуть в документы XIX в. Как там обстояли дела?
Итак, в августе 1803 г. произошел пожар в Псковском уезде у д. Овечкино (роща состояла из 4300 деревьев). Из рапорта Псковского уездного суда губернатору: «Перед праздником Успения Богородицы учинился с поля д. Морозовой пожар, Иван Игнатьев, избранный в 1803 г. в лесовые старосты, с людьми погасил, а через неделю вторично сделался пожар от д. Морозовой, о чем Игнатьев объявил старшине д. Овечкиной, чтобы он собрал соседей для гашения и побежал к соцкому Гордею Макееву, но не застал его дома, его сын Козьма собрал людей и за несколько дней за неимением воды окапыванием канав затушили».
То есть в помощь форштмейстерам в казенных селениях избирали пожарных старост «из трезвых и доброго поведения» людей, которые организовывали население на тушение пожаров.
Или иное дело. 31 июля 1814 г. командир Псковского гарнизонного батальона майор Эльдерни донес рапортом управляющему 2-го округа Внутренней стражи полковнику Кисиговскому, что горят леса вблизи Пскова по Островской дороге уже более двух недель в трех верстах от артиллерийских лабораторий (складов). По заданию правящего должность псковского губернатора статского советника Федора Федоровича Крыжова (он являлся председателем уголовной палаты) 3 августа на место пожара выехали форштмейстер Малыгин и землемер Герман. 4 августа городской голова Трубинский и земский исправник Володин доложили Крыжову: «Нашли следующее, что огонь находится как в даче помещицы Окуневой, так и городской; горит вокруг Порховской дороги, от лаборатории более 4-х верстах и от оной отдельно пашнями, песчано-сами и опасности нет. На тушение пожара прибыли: мещане — 60 человек, крестьяне — 45 человек, от Окуневой — 30 человек». Причина пожара оказалась — «от стрельбы охотников».
В середине августа майор Эльдерни доложил Крыжову о том, что пожар продолжается, опять стреляли и теперь вблизи лабораторий, огонь в 1,5 — 2 верстах от складов, и если ветер повернется, огонь в несколько часов достигнет их; отрядили 30 рядовых с офицером, также просит обывателей с топорами и лопатами для окапывания и вырубки.
23 августа псковский полицмейстер Вендеген положил на стол губернатора доклад: «Всем живущим в г. Пскове, дабы не стреляли, и пастухи не раскладывали огней под опасением строжайшего взыскания по законам, с подписками объявлено. К потушению огня меры были воспринимаемы и опасность миновала. Рекомендует усилить караул».
В 1827 г. 15 сентября снова огонь пробирался к военным складам и создавалась угроза «повергнуть оную на воздух». И опять выходили тушить всем миром.
Кстати, существовали и меры наказания за пожары в лесах.
В XVIII в. наказывали кнутом без пощады тех, кто «дерзал огонь раскладывать» по дорогам и лесам, а если хоть малый вред наносился -«то казнен смертью будет», — гласил указ 1738 г.
В 1800 г. 9 августа вышел указ «Для отвращения случающихся в лесах пожаров». По нему за причиненный вред и убыток от неосторожного выжигания взимали с селения деньги в пользу лесных доходов, кому поле принадлежало, а зажигавшего крестьянина отсылали к суду. Если же селяне не могли уплатить убытков, то работали в казенных лесах, пока те деньги не заработают. Если пожар случался по причине помещичьих крестьян, взыскивалось с них «неослабно», сверх того помещичий крестьянин — виновник пожара в казенной даче — забирался в рекруты «без зачета». Кто не являлся на тушение пожара без причины — штрафовали, «что сход сельский приговорит». Таким образом «наказаны должны быть все», — гласил указ.
И все же любой указ интересен в действии. А вот и пример.
13 мая 1847 г. в Псковскую палату уголовного суда из Холмского уездного суда поступило дело о происшедшем неизвестно от чего пожаре в Троицкой крестьянской даче. 20 мая было вынесено заключение: «Подсудимого крестьянина Кондратия Петрова за слабое смотрение за казенной дачей, в которой произошел неизвестно от чего пожар, не подвергая аресту, чтобы не причинить расстройства в работах, наказать розгами 20 ударами, сверх того взыскать за понесенный убыток казною через пожар по исчислению лесничего Кукина 16 рублей 50 копеек серебром. Самое происшествие пожара впредь до открытия виновных предать суду воле божьей».
После отмены крепостного права (19 февраля 1861 г.) наказание стало проще. За нарушение правил предосторожности от огня вне жилых мест виновные подвергались денежному штрафу от 25 копеек до 10 рублей. Если пожар случался, виновного подвергали аресту до 15 дней или денежному взысканию от 25 копеек до 30 рублей. За неявку на тушение пожара был определен штраф до 10 рублей.
Уже при тушении частных лесов, призывались поселяне, проживающие не далее 15-верстного расстояния. Если далее, то владелец леса платил за работу. Поденная плата составлялась смотря по местным ценам рабочего дня и стоимости лесных материалов. Случалось, владелец не мог вовремя уплатить за работу, то эти издержки выплачивались из земских сумм на основании акта, составленного полицейским урядником или сотским, при участии местного сельского старосты, свидетелей и владельца или заменяющего его с последующим взысканием израсходованной суммы.
В помощь населению могли присылаться войска, а с 1880-х гг. прибывали на тушение лесных пожаров еще и гасители добровольных пожарных дружин и обществ.
Л. А.ФРОЛОВА, начальник пожарно-технической выставки
© Стерх, 2001.